Главы 1-я, 2-я
III.
Геннин и Татищев, являясь противоположными натурами, отличным образом дополняли друг друга. Геннин внёс с собой прекрасное знание горного дела, неусыпное рвение и честность, а Татищев, уступая ему по части специальных знаний горнозаводского характера, обладал почти гениальной всесторонностью, чем был и сам Пётр I, этот первообраз всех русских самоучек, Получивши образование "по артиллерии", Татищев проявил в себе таланты прекрасного администратора, придворного, дипломата, учёного - одним словом, он с необыкновенной быстротой осваивался в каком угодно положении. Достаточно сказать, что он управлял монетной конторой в Москве, исполнял дипломатические поручения в Швеции, был церемониймейстером при дворе, строил заводы, усмирял башкирские бунты, служил астраханским губернатором и, не смотря на всё это подавляющее разнообразие своих должностей, находил время затрачивать массу труда на составление первой русской истории, справедливая научная оценка которой сделана только в последнее время. Предмет нашей статьи заставляет нас рассматривать Татищева только как первого горного начальника на Урале, и мы переходим к этому. Геннин, недолюбливая покладистый характер Татищева, унаследовавшего со всеми талантами специальные недостатки московского боярства, отдавал ему надлежащее уважение, скажем больше - он подчинялся ему, где обстоятельства требовали широкого взгляда, общий соображений и смелой творческой руки.
Наметив место для будущего горнозаводского центра, Татищев сейчас-же набросал широкий план его будущей деятельности. Прежде всего, этот завод на р. Исети должен служить крепостью, затем, помимо специальной заводской деятельности, Татищев хлопотал о насаждении здесь разных побочных промыслов и ремёсел, какие в будущем дали-бы кусок хлеба тысячам рабочих рук: бумажной фабрики, стеклянного завода, ножевых фабрик, проволочного производства, часового мастерства и т.д. Эти мысли занимали Татищева ещё в первый его приезд на Урал, когда Екатеринбург не существовал, и он их подробно изложил в официальных доношениях по своему начальству. Дело дошло до сената, который, рассматривая разные "докладные пункты" неугомонного артиллерийского капитана, между прочим, постановил: "об учинении фабрики, где-бы ножи складные и столовые ножницы, бритвы и тому подобные железные мелочи, к тому обучалось-бы крестьянство и могло бы работать для своей и государственной пользы, в том поступать, как ему, Татищеву, указом его императорского величества чинить повелено". Выражаясь нашим языком, Татищев заботился о развитии кустарных крестьянских промыслов, что впоследствии было заторможено запрещением на Урале огне-действующих заведений. Великий птенец гнезда Петрова, если-бы поднялся из земли, увидел-бы, что лучшая половина его планов и начертаний остаётся невыполненной даже сейчас, а другая на краю гибели...
На самое видное и характерное место в деятельности Татищева занимаю его заботы о развитии народного образования, - в этом вы видите тогдашнего "всего человека", отразившего в себе могучие идеалы великого царя - работника. Татищев явился на Урал уже с готовым планом и в короткий срок (1 1/2 года) своего первого пребывания успел основать ряд школ: словенскую и арифметическую в Уктусе, в Кунгуре арифметическую, в Алапаевске словенскую. Интересен наказ, составленный Татищевым тогда же для строившегося Екатеринбурга. Считаем своей обязанностью привезти дословно несколько пунктов этого исторического документа: первый пункт говорит о постройке 2-х больших изб в Екатеринбурге для будущих школ; второй - "собрать со всех заводов детей церковных и приказных служителей, мастерских, под-мастерских и всех заводских жителей и обучать их читать, писать, арифметике, геометрии и черчению; по желанию родителей, принимать в школу и детей лиц других сословий"; пункт третий - "на прочих заводах обучать только словесно (т.е. чтению и письму), а для обучения арифметике и геометрии посылать в Екатеринбург"; седьмой - "ежели какой ученик от лености не хочет и в школу ходить не будет, за оное брать с родителей или хозяев их, к кого они (ученики) живут, за первый день одну, за другой день две, за третий и больше по три копейки и оные деньги делить ученикам; восьмой - "учителям быть: словесного церковным дьячкам и дьяконам, арифметики и геометрии - особому учителю... А ученикам, которые убогие, и отцы их работают подёнщиною или годовое жалованье имеют меньше 12 рублей, так же которые взяты будут с других заводов и из слобод, пономарские и дьячковые, молодых (младших по службе) подьячих и прочих нижайших дети, оным давать хлеба кротив солдата да по прошествии года рубль на платье"...; девятый - "когда которые возрастные обучаются геометрии, оных немедленно определить в работы... и у тех работ быть им после обеда, а до обеда ходить в школу, доколе окончают науку". Чьлбы в достаточной мере оценить размеры этих материальных затрат на народное образование, приведём тогдашние цены предметов первой необходимости: пуд ржаной муки стоил 6 - 7 коп., воз сена 11 коп., рабочая лошадь 2 р. 50 к. и т.д. Плата подёнщику равнялась 3-м копейкам. Всех параграфов о школах 23, и Татищев, между прочим, приводит интересный мотив особенного желания утвердить науку, именно, пункт девятый говорит: "Понеже есть обычай подъячим детей своих обучать своему делу, которое состоит токмо уметь читать и писать, а наипаче от юности коварства знать, которые, по их мнению, великое искусство, и ведая, что другие вольные науки большую пользу им и отечеству принести не могут, оными гнушаются и не прилежат; того ради отрешить им сие намерение. Тако в подьячие никого недопущать, который чисто и слагательно писать не умеет. Наипаче-же и таких, который ко лжи, краже, злобе и неправде склонен, весьма не недопущать, но обучать ремёслам другим". Этот наказ Татищева не остался простым звуком, и в 1724 году в Екатеринбурге были уже открыты обе школы: словесная и арифметическая. По определению Геннина, в 1726 году велено ученикам, отцы которых получают жалованья меньше 30 рублей в год, давать на платье по 2 рубля и провианта 1 1/2 пуда в месяц; таких полупансионеров иметь 100 человек. Это было уже громадным пособием, и даже в наше время может позавидовать тогдашнему просветительскому гуманизму, По словам Н.К. Чупина, Татищев, уезжал из Екатеринбурга в 1737 году, подарил свою библиотеку горной школе, - эта библиотека и по-сейчас в Екатеринбурге, но у кого - мы не могли добраться.
Одна уже эта просветительная миссия доставила-бы Татищеву вечную память на Урале. Но ему приходилось делать десять дел за-раз, и везде он являлся на высоте своего призвания. Заботясь о наивышем развитии "заводского плода", насаждая грамотность и покровительствуя "руками по возможности примениться о искусстве ремесла", Татищев не забывал, как мы уже говорили, ни торговли, ни путей сообщения, ни бунтовавшей башкирской орды. Особенно тормозило ход дела отсутствие удобных путей сообщения и то обстоятельство, что тогдашний сибирский тракт проходил через Верхотурье. Чтобы отправить письмо в Петербург, нужно было послать его сначала в Тобольск, а отсюда поста раз в месяц "ходила" через Верхотурье и Вятку в столицы - это было настоящее хождение грешной души по мукам, и не удивительно, что самый строгий указ или промемория делала этот конец чуть не в полгода, если не посылалась экстренно с "фурьером". Татищеву на время удалось повернуть тракт на Екатеринбург. Охранение от истребления лесов, пожара, эпидемии - всё входило в круг деятельности Татищева, и он везде успевал явиться во время.
Конечно, главные заботы сосредотачивались на горном управлении и можно сказать без преувеличения, что на Урале Татищев создал всё дела. До него не существовало ни каких правил или определённой системы, и Татищеву пришлось начать постройку с фундамента, так что здесь он является уже в роли законодателя. Ему же приходилось быть и верховным судьёй. Нужно было, вообще, нечеловеческую энергию, чтобы зараз воевать с глухим противодействием тогдашним подьячим, с косневшим в невежестве духовенством, безграмотностью и всеобщим беспорядком. А тут ещё изволь усмирить башкирские бунты, где Татищеву за-раз пришлось быть и полководцем, и военным судьёй, и дипломатом. Так, в 1735 году вспыхнул башкирский бунт по поводу постройки города Оренбурга, и Татищев должен был во главе своего горного войска выступить в настоящий поход. Здесь мы, по чувству безпристрастности, не можем обойти молчанием один возмутительный факт, который относится к деятельности Татищева, именно, как усмирителя Башкирии. В 1737 году Татищев получил назначение строить Оренбург, оставаясь по прежнему командиром всех горных заводов на Урале. Он немедленно переехал из Екатеринбурга на место нового назначения. Вспыхнувший бунт был подавлен. В числе пленных башкир по этому бунту был захвачен какой-то Тойгильда Жуляков; он получил помилование, когда крестился.. Но, вернувшись домой, Тойгильда совратился в магометанство. Об этом было донесено Татищеву, который весной 1737 года, находясь по делам службы в Мензелинске, послал в Екатеринбург майору Угрюмову такое предписание: "Татарина Тойгильду за то, что, крестясь, принял паки магометанский закон, на страх другим, при собрании всех крещёных татар сжечь; а жён и детей его,собрав, выслать в русские города, для раздачи; из оных двух прислать ко мне в Самару". Приказ этот был приведён в исполнение 20 апреля 1738 года, в Екатеринбурге: совратившийся в "магометанство" Тойгильда был сожжён живьём... Трудно сказать что-нибудь в объяснение этого факта, кроме того, Что Татищев платил тяжёлую дань своему кровавому веку, когда жизнь человека ничего не стоила, - честный немец Геннин не даром считал повышение сравнительно лёгким наказанием.
Значение Екатеринбурга, как крепости, дало себя почувствовать во время башкирских бунтов, когда башкиры доходили до Арамиля, а особенно во время пугачёвщины. Положим, сам Екатеринбург не подвергался нападениям, но он служил прекрасным опорным пунктом, оправдывая на деле стратегические планы Татищева, как создателя этой крепости. Линия башкирских владений начиналась за озером Щелкуном,
и русских селений тогда было так мало.
Относительно времени управления Екатеринбургом мы уже говорили, что Татищев в первый свой приезд оставался на Урале всего 1 1/2 года. Его место занял Геннин и прожил в Екатеринбурге с 1723 по 1734 год. По указу императрицы Анны Ивановны 10 февраля 1734 года, главным командиром уральских, сибирских и казанских горных заведений был назначен опять Татищев, явившийся на Урал с такими полномочиями, какими не пользовался после него ни один горный начальник. В Екатеринбурге он оставался до 1738 года.
По части учёных путешественников Екатеринбургу посчастливилось с самого его основания, Первым по счёту был датский капитан Беринг, проезжавший через Екатеринбург в 1733 году в свою экспедицию для проверки открытого им пролива, отделяющего Сибирь от Северной Америки; этот пролив получил его имя. В том-же году явились академики Гмелин, Миллер, и Делил. Конечно, они встретили самый радушный приём у Геннина и зажились довольно долго. В своих путевых записках Гмелин описывает довольно подробно тогдашний Екатеринбург: "Город правильно выстроен; дома на немецкий образец... Нет в нём ни одного дома, который бы не был построен на императорский счёт. Тут я видел, что возможно без побоев удерживать людей, против их воли, от пьянства. Именно здесь ни в какое другое время водка не продаётся, кроме как по воскресеньям после полудня. Но чтобы не дать ни какого случая нарушить святость праздника, то позволено давать каждому лишь такое количество вина, от которого нельзя напиться пьяным". Нельзя не подивиться мудрой предусмотрительности Геннина и остаётся пожелать, чтобы этот опыт в борьбе с пьянством
послужил примером и нашему времени.
Наметив место для будущего горнозаводского центра, Татищев сейчас-же набросал широкий план его будущей деятельности. Прежде всего, этот завод на р. Исети должен служить крепостью, затем, помимо специальной заводской деятельности, Татищев хлопотал о насаждении здесь разных побочных промыслов и ремёсел, какие в будущем дали-бы кусок хлеба тысячам рабочих рук: бумажной фабрики, стеклянного завода, ножевых фабрик, проволочного производства, часового мастерства и т.д. Эти мысли занимали Татищева ещё в первый его приезд на Урал, когда Екатеринбург не существовал, и он их подробно изложил в официальных доношениях по своему начальству. Дело дошло до сената, который, рассматривая разные "докладные пункты" неугомонного артиллерийского капитана, между прочим, постановил: "об учинении фабрики, где-бы ножи складные и столовые ножницы, бритвы и тому подобные железные мелочи, к тому обучалось-бы крестьянство и могло бы работать для своей и государственной пользы, в том поступать, как ему, Татищеву, указом его императорского величества чинить повелено". Выражаясь нашим языком, Татищев заботился о развитии кустарных крестьянских промыслов, что впоследствии было заторможено запрещением на Урале огне-действующих заведений. Великий птенец гнезда Петрова, если-бы поднялся из земли, увидел-бы, что лучшая половина его планов и начертаний остаётся невыполненной даже сейчас, а другая на краю гибели...
На самое видное и характерное место в деятельности Татищева занимаю его заботы о развитии народного образования, - в этом вы видите тогдашнего "всего человека", отразившего в себе могучие идеалы великого царя - работника. Татищев явился на Урал уже с готовым планом и в короткий срок (1 1/2 года) своего первого пребывания успел основать ряд школ: словенскую и арифметическую в Уктусе, в Кунгуре арифметическую, в Алапаевске словенскую. Интересен наказ, составленный Татищевым тогда же для строившегося Екатеринбурга. Считаем своей обязанностью привезти дословно несколько пунктов этого исторического документа: первый пункт говорит о постройке 2-х больших изб в Екатеринбурге для будущих школ; второй - "собрать со всех заводов детей церковных и приказных служителей, мастерских, под-мастерских и всех заводских жителей и обучать их читать, писать, арифметике, геометрии и черчению; по желанию родителей, принимать в школу и детей лиц других сословий"; пункт третий - "на прочих заводах обучать только словесно (т.е. чтению и письму), а для обучения арифметике и геометрии посылать в Екатеринбург"; седьмой - "ежели какой ученик от лености не хочет и в школу ходить не будет, за оное брать с родителей или хозяев их, к кого они (ученики) живут, за первый день одну, за другой день две, за третий и больше по три копейки и оные деньги делить ученикам; восьмой - "учителям быть: словесного церковным дьячкам и дьяконам, арифметики и геометрии - особому учителю... А ученикам, которые убогие, и отцы их работают подёнщиною или годовое жалованье имеют меньше 12 рублей, так же которые взяты будут с других заводов и из слобод, пономарские и дьячковые, молодых (младших по службе) подьячих и прочих нижайших дети, оным давать хлеба кротив солдата да по прошествии года рубль на платье"...; девятый - "когда которые возрастные обучаются геометрии, оных немедленно определить в работы... и у тех работ быть им после обеда, а до обеда ходить в школу, доколе окончают науку". Чьлбы в достаточной мере оценить размеры этих материальных затрат на народное образование, приведём тогдашние цены предметов первой необходимости: пуд ржаной муки стоил 6 - 7 коп., воз сена 11 коп., рабочая лошадь 2 р. 50 к. и т.д. Плата подёнщику равнялась 3-м копейкам. Всех параграфов о школах 23, и Татищев, между прочим, приводит интересный мотив особенного желания утвердить науку, именно, пункт девятый говорит: "Понеже есть обычай подъячим детей своих обучать своему делу, которое состоит токмо уметь читать и писать, а наипаче от юности коварства знать, которые, по их мнению, великое искусство, и ведая, что другие вольные науки большую пользу им и отечеству принести не могут, оными гнушаются и не прилежат; того ради отрешить им сие намерение. Тако в подьячие никого недопущать, который чисто и слагательно писать не умеет. Наипаче-же и таких, который ко лжи, краже, злобе и неправде склонен, весьма не недопущать, но обучать ремёслам другим". Этот наказ Татищева не остался простым звуком, и в 1724 году в Екатеринбурге были уже открыты обе школы: словесная и арифметическая. По определению Геннина, в 1726 году велено ученикам, отцы которых получают жалованья меньше 30 рублей в год, давать на платье по 2 рубля и провианта 1 1/2 пуда в месяц; таких полупансионеров иметь 100 человек. Это было уже громадным пособием, и даже в наше время может позавидовать тогдашнему просветительскому гуманизму, По словам Н.К. Чупина, Татищев, уезжал из Екатеринбурга в 1737 году, подарил свою библиотеку горной школе, - эта библиотека и по-сейчас в Екатеринбурге, но у кого - мы не могли добраться.
Одна уже эта просветительная миссия доставила-бы Татищеву вечную память на Урале. Но ему приходилось делать десять дел за-раз, и везде он являлся на высоте своего призвания. Заботясь о наивышем развитии "заводского плода", насаждая грамотность и покровительствуя "руками по возможности примениться о искусстве ремесла", Татищев не забывал, как мы уже говорили, ни торговли, ни путей сообщения, ни бунтовавшей башкирской орды. Особенно тормозило ход дела отсутствие удобных путей сообщения и то обстоятельство, что тогдашний сибирский тракт проходил через Верхотурье. Чтобы отправить письмо в Петербург, нужно было послать его сначала в Тобольск, а отсюда поста раз в месяц "ходила" через Верхотурье и Вятку в столицы - это было настоящее хождение грешной души по мукам, и не удивительно, что самый строгий указ или промемория делала этот конец чуть не в полгода, если не посылалась экстренно с "фурьером". Татищеву на время удалось повернуть тракт на Екатеринбург. Охранение от истребления лесов, пожара, эпидемии - всё входило в круг деятельности Татищева, и он везде успевал явиться во время.
Конечно, главные заботы сосредотачивались на горном управлении и можно сказать без преувеличения, что на Урале Татищев создал всё дела. До него не существовало ни каких правил или определённой системы, и Татищеву пришлось начать постройку с фундамента, так что здесь он является уже в роли законодателя. Ему же приходилось быть и верховным судьёй. Нужно было, вообще, нечеловеческую энергию, чтобы зараз воевать с глухим противодействием тогдашним подьячим, с косневшим в невежестве духовенством, безграмотностью и всеобщим беспорядком. А тут ещё изволь усмирить башкирские бунты, где Татищеву за-раз пришлось быть и полководцем, и военным судьёй, и дипломатом. Так, в 1735 году вспыхнул башкирский бунт по поводу постройки города Оренбурга, и Татищев должен был во главе своего горного войска выступить в настоящий поход. Здесь мы, по чувству безпристрастности, не можем обойти молчанием один возмутительный факт, который относится к деятельности Татищева, именно, как усмирителя Башкирии. В 1737 году Татищев получил назначение строить Оренбург, оставаясь по прежнему командиром всех горных заводов на Урале. Он немедленно переехал из Екатеринбурга на место нового назначения. Вспыхнувший бунт был подавлен. В числе пленных башкир по этому бунту был захвачен какой-то Тойгильда Жуляков; он получил помилование, когда крестился.. Но, вернувшись домой, Тойгильда совратился в магометанство. Об этом было донесено Татищеву, который весной 1737 года, находясь по делам службы в Мензелинске, послал в Екатеринбург майору Угрюмову такое предписание: "Татарина Тойгильду за то, что, крестясь, принял паки магометанский закон, на страх другим, при собрании всех крещёных татар сжечь; а жён и детей его,собрав, выслать в русские города, для раздачи; из оных двух прислать ко мне в Самару". Приказ этот был приведён в исполнение 20 апреля 1738 года, в Екатеринбурге: совратившийся в "магометанство" Тойгильда был сожжён живьём... Трудно сказать что-нибудь в объяснение этого факта, кроме того, Что Татищев платил тяжёлую дань своему кровавому веку, когда жизнь человека ничего не стоила, - честный немец Геннин не даром считал повышение сравнительно лёгким наказанием.
Значение Екатеринбурга, как крепости, дало себя почувствовать во время башкирских бунтов, когда башкиры доходили до Арамиля, а особенно во время пугачёвщины. Положим, сам Екатеринбург не подвергался нападениям, но он служил прекрасным опорным пунктом, оправдывая на деле стратегические планы Татищева, как создателя этой крепости. Линия башкирских владений начиналась за озером Щелкуном,
и русских селений тогда было так мало.
Относительно времени управления Екатеринбургом мы уже говорили, что Татищев в первый свой приезд оставался на Урале всего 1 1/2 года. Его место занял Геннин и прожил в Екатеринбурге с 1723 по 1734 год. По указу императрицы Анны Ивановны 10 февраля 1734 года, главным командиром уральских, сибирских и казанских горных заведений был назначен опять Татищев, явившийся на Урал с такими полномочиями, какими не пользовался после него ни один горный начальник. В Екатеринбурге он оставался до 1738 года.
По части учёных путешественников Екатеринбургу посчастливилось с самого его основания, Первым по счёту был датский капитан Беринг, проезжавший через Екатеринбург в 1733 году в свою экспедицию для проверки открытого им пролива, отделяющего Сибирь от Северной Америки; этот пролив получил его имя. В том-же году явились академики Гмелин, Миллер, и Делил. Конечно, они встретили самый радушный приём у Геннина и зажились довольно долго. В своих путевых записках Гмелин описывает довольно подробно тогдашний Екатеринбург: "Город правильно выстроен; дома на немецкий образец... Нет в нём ни одного дома, который бы не был построен на императорский счёт. Тут я видел, что возможно без побоев удерживать людей, против их воли, от пьянства. Именно здесь ни в какое другое время водка не продаётся, кроме как по воскресеньям после полудня. Но чтобы не дать ни какого случая нарушить святость праздника, то позволено давать каждому лишь такое количество вина, от которого нельзя напиться пьяным". Нельзя не подивиться мудрой предусмотрительности Геннина и остаётся пожелать, чтобы этот опыт в борьбе с пьянством
послужил примером и нашему времени.
продолжение следует
Комментариев нет:
Отправить комментарий